Cancerogenesis
Я стою у выхода с эскалатора у железной ограды и смотрю на пропадающие в полу ступеньки, которые по словам Голоса-Из-Громкоговорителя стоят по тыще баксов штука. Жду кого-то, кого даже не очень хочу видеть, а жду просто потому что договорился о встрече. А договорился просто потому что... тупо хотел увидеть кого-то знакомого. А хотел просто потому что того, кого хочу увидеть - не увидеть.
Ступенька за ступенькой скрывается под обшарпанным полом станции метро и отправляется вниз, дабы появиться там, вновь подняться наверх и снова пропасть.
Многие верят, что камни и деревья многое помнят о людях, бывших рядом с ними, но не могут рассказать. А кто бы мог подумать что могли бы помнить телефоны! Пусть им отдан меньший век нежели природным порождениям, но ведь в их трубки иногда говорятся вещи, которые способны убить или возродить чувство, душу, или Жизнь человечка. Видимо телефоны и выходят из строя настолько быстро, просто потому что не могут выдержать таких слов. У меня, например, сменилось уже более шести аппаратов за последние 5 лет.
А разговор с человеком, к которому ты испытываешь симпатию, напоминает мозайку "puzzle". Ибо ты либо сразу видишь подходящий кусочек-фразу, которая подходит, либо долго ищешь, либо не находишь и расстраиваешь себя и собеседника-картинку. Но ежели тебе удалось сложить всю мозайку правильно и ты увидел, что изображено на этой картине, - ты в большинстве случаев разочаровываешься. Но если вместо разочарования приходит состояние восторга и торжества, то значит ты разочаруешься позже, когда эта картина тебе надоест. Выход номер один - пореже смотреть на эту картину. Выход номер два - дорисовывать её, а это почти никому не под силу. Ещё может быть обстоятельство, что картина как бы самосовершенствуется, то есть становится интереснее для наблюдателя. Это говорит или о таланте наблюдателя, или о гениальности картины. Два последних случая в наше время, когда волки дружат с дворнягами, принцессы блядуют, а друзья (враги) познаются в нелепом соревновании, практически исключены.
Я не считаю ступеньки, но тот, кого я [должен] ждать опаздывает уже на двадцать пять минут, и я начинаю не думать о нём. Я его "кидаю". И когда он приедет я уже не буду ему рад, а приму его приезд как должное. Я приму то, что я его дождался как свою выполненную обязанность.
Мысль о том, что люди, увидевшие белый свет светофора, станут чем-то новым - очередная иллюзия, вызванная всё той же надеждой поверить в нечто большее, чем то, во что веришь сейчас. Извечная человеческая жадность. Единственное святое, что у нас осталось. Святая жадность - вот к чему приходят те, кто остаётся наедине с самим собой. "Привет, Кришнамурти" - говорю я. "Моё почтение, Зороастра!" - отчеканивает мне, делая реверанс, Заратустра. А Ницше понимающе кивает всем нам и, еле заметно улыбаясь, наливает мне 350 грамм водки.
Мысль о том, что "всё это так или иначе обязанно закончиться" - единственный двигатель прогресса человеческих взаимоотношений. Во всём виноват культ смерти, который с пелёнок нам обещает конец. Никто не разу даже и не пытался забыть об этом, только если наивный влюблённый человек. О, как мне больно и одновременно радостно смотреть на него! Но в эти времена и любовь уже не вечна, поскольку появляются такие люди как я, способные представить это.
Мысль о том, что всего можно добиться своими силами убивает дружбу. Мысль о том, "я хочу быть любимым, а не любить" убивает все иллюзии на этот счёт. Она обедняет человеческое понятие о душе.
Проходит ещё десять минут и я всматриваюсь в ноги поднимающихся с эскалатора граждан. Их много и все в зимней обуви. Но внезапно я вижу драные коричневые босоножки. Я не удивляюсь - думаю что кто-то просто так неудачно подобрал гардероб. Поднимаю взгляд чуть повыше - драные старые джинсы-клёш, не стиранные несколько тысячелетий и разрисованные какими-то неведомыми чёрными орнаментами, которые почему-то вызывают глупую улыбку. Дальше - длинная нелепая жёлтая футболка навыпуск с изображением головы льва чёрного цвета и накинутая поверх коричневая безрукавка из плащёвки. На каждом запястье болтается штук по пять различных браслетиков, явно купленных в ближайшем дешёвом ларьке.
Но стоило мне посмотреть в лицо сиему индивидууму, как: иссине-чёрные волосы стрижкой карэ, с несколько криво подстриженной чёлкой и большие, увлекающие куда-то в блаженное небытие, серо-голубые глаза, заставили меня оцепенеть.
Все продолжали подниматься, снувать туда-сюда, Голос-из-Громкоговорителя рекламировал и иногда ругал кого-то, ступеньки всё исчезали, мысли всё убивали. Но тот, кого я увидел, выделился для меня как значок выделяется на рабочем столе windows щелчком мыши. Понаблюдав за своим настоящим мироощущением, я удивился, - я думал, что пока я смотрю на неё, прошло минут двадцать, но прошло лишь секунды две. У меня в сознании случился некий киношный спецэффект, - когда всё меркнет перед чем-то значимым в данном эпизоде. И когда я широко раскрыл глаза, чтобы удостовериться, что это не сновидение и не белая горячка, даже забыв улыбнуться ей, я увидел крылья. Чёрные перистые огромные крылья за её спиной, которые в этот момент раскрывались и она, подпрыгнув с уже исчезающей ступеньки, сделала взмах ими.
Одного прыжка хватило, чтобы со всей силы налететь на меня и опрокинуть стальную ограду, вырывая все крепёжные болты из бетонного пола, нашими обнявшимися телами.
- Позвоночник, наверно, сломался? - прочитал я по её губам, наблюдая озорной огонёк в её глазах и, лёжа на полу, созерцая её, сидящую на мне.
- Ай, не позвоночник и был! - немного помешкав усмехнулся я.
Подняв моё обездвиженное тело за плечи, она, схватив меня за обе руки, приняла вертикальное положение и, взмахнув пару раз крыльями, подняла нас обоих сквозь крышу станции метро Пролетарская высоко в серое Питерское небо.
- Теперь они уже не нужны! - засмеялась Алиса и я увидел, что перья ссыпались с её прекрасных крыльев, и на их месте ничего не оказалось, - как будто крыльев и не было. Теперь мы стали легки и могли летать просто так.
Держа Уайтмун за руку и рассекая небо Санкт-Петербурга, наблюдая за тем, как её, пусть и не длинные волосы, бешено развеваются, ловя каждый её взгляд и каждую её улыбку, хотя их было не мало, смеясь своим и её слезам счастья долгожданной встречи, я увидел в наших с ней глазах цветение всех цветов мира одновременно, все звёздные ночи во всех городах, все прибрежные ивы и дубы, все рассветы и закаты, случающиеся где-либо за всю историю мира, все мгновенья счастья всех на Земле, услышал все хорошие песни и все слова, вызывающие у людей улыбки радости и понял, что такое, когда говорят "всё хорошо". И после этого я подарил тому, кого ждал уже тридцать четыре минуты самое лучшее, что мог подарить - своё хорошее настроение!
Ступенька за ступенькой скрывается под обшарпанным полом станции метро и отправляется вниз, дабы появиться там, вновь подняться наверх и снова пропасть.
Многие верят, что камни и деревья многое помнят о людях, бывших рядом с ними, но не могут рассказать. А кто бы мог подумать что могли бы помнить телефоны! Пусть им отдан меньший век нежели природным порождениям, но ведь в их трубки иногда говорятся вещи, которые способны убить или возродить чувство, душу, или Жизнь человечка. Видимо телефоны и выходят из строя настолько быстро, просто потому что не могут выдержать таких слов. У меня, например, сменилось уже более шести аппаратов за последние 5 лет.
А разговор с человеком, к которому ты испытываешь симпатию, напоминает мозайку "puzzle". Ибо ты либо сразу видишь подходящий кусочек-фразу, которая подходит, либо долго ищешь, либо не находишь и расстраиваешь себя и собеседника-картинку. Но ежели тебе удалось сложить всю мозайку правильно и ты увидел, что изображено на этой картине, - ты в большинстве случаев разочаровываешься. Но если вместо разочарования приходит состояние восторга и торжества, то значит ты разочаруешься позже, когда эта картина тебе надоест. Выход номер один - пореже смотреть на эту картину. Выход номер два - дорисовывать её, а это почти никому не под силу. Ещё может быть обстоятельство, что картина как бы самосовершенствуется, то есть становится интереснее для наблюдателя. Это говорит или о таланте наблюдателя, или о гениальности картины. Два последних случая в наше время, когда волки дружат с дворнягами, принцессы блядуют, а друзья (враги) познаются в нелепом соревновании, практически исключены.
Я не считаю ступеньки, но тот, кого я [должен] ждать опаздывает уже на двадцать пять минут, и я начинаю не думать о нём. Я его "кидаю". И когда он приедет я уже не буду ему рад, а приму его приезд как должное. Я приму то, что я его дождался как свою выполненную обязанность.
Мысль о том, что люди, увидевшие белый свет светофора, станут чем-то новым - очередная иллюзия, вызванная всё той же надеждой поверить в нечто большее, чем то, во что веришь сейчас. Извечная человеческая жадность. Единственное святое, что у нас осталось. Святая жадность - вот к чему приходят те, кто остаётся наедине с самим собой. "Привет, Кришнамурти" - говорю я. "Моё почтение, Зороастра!" - отчеканивает мне, делая реверанс, Заратустра. А Ницше понимающе кивает всем нам и, еле заметно улыбаясь, наливает мне 350 грамм водки.
Мысль о том, что "всё это так или иначе обязанно закончиться" - единственный двигатель прогресса человеческих взаимоотношений. Во всём виноват культ смерти, который с пелёнок нам обещает конец. Никто не разу даже и не пытался забыть об этом, только если наивный влюблённый человек. О, как мне больно и одновременно радостно смотреть на него! Но в эти времена и любовь уже не вечна, поскольку появляются такие люди как я, способные представить это.
Мысль о том, что всего можно добиться своими силами убивает дружбу. Мысль о том, "я хочу быть любимым, а не любить" убивает все иллюзии на этот счёт. Она обедняет человеческое понятие о душе.
Проходит ещё десять минут и я всматриваюсь в ноги поднимающихся с эскалатора граждан. Их много и все в зимней обуви. Но внезапно я вижу драные коричневые босоножки. Я не удивляюсь - думаю что кто-то просто так неудачно подобрал гардероб. Поднимаю взгляд чуть повыше - драные старые джинсы-клёш, не стиранные несколько тысячелетий и разрисованные какими-то неведомыми чёрными орнаментами, которые почему-то вызывают глупую улыбку. Дальше - длинная нелепая жёлтая футболка навыпуск с изображением головы льва чёрного цвета и накинутая поверх коричневая безрукавка из плащёвки. На каждом запястье болтается штук по пять различных браслетиков, явно купленных в ближайшем дешёвом ларьке.
Но стоило мне посмотреть в лицо сиему индивидууму, как: иссине-чёрные волосы стрижкой карэ, с несколько криво подстриженной чёлкой и большие, увлекающие куда-то в блаженное небытие, серо-голубые глаза, заставили меня оцепенеть.
Все продолжали подниматься, снувать туда-сюда, Голос-из-Громкоговорителя рекламировал и иногда ругал кого-то, ступеньки всё исчезали, мысли всё убивали. Но тот, кого я увидел, выделился для меня как значок выделяется на рабочем столе windows щелчком мыши. Понаблюдав за своим настоящим мироощущением, я удивился, - я думал, что пока я смотрю на неё, прошло минут двадцать, но прошло лишь секунды две. У меня в сознании случился некий киношный спецэффект, - когда всё меркнет перед чем-то значимым в данном эпизоде. И когда я широко раскрыл глаза, чтобы удостовериться, что это не сновидение и не белая горячка, даже забыв улыбнуться ей, я увидел крылья. Чёрные перистые огромные крылья за её спиной, которые в этот момент раскрывались и она, подпрыгнув с уже исчезающей ступеньки, сделала взмах ими.
Одного прыжка хватило, чтобы со всей силы налететь на меня и опрокинуть стальную ограду, вырывая все крепёжные болты из бетонного пола, нашими обнявшимися телами.
- Позвоночник, наверно, сломался? - прочитал я по её губам, наблюдая озорной огонёк в её глазах и, лёжа на полу, созерцая её, сидящую на мне.
- Ай, не позвоночник и был! - немного помешкав усмехнулся я.
Подняв моё обездвиженное тело за плечи, она, схватив меня за обе руки, приняла вертикальное положение и, взмахнув пару раз крыльями, подняла нас обоих сквозь крышу станции метро Пролетарская высоко в серое Питерское небо.
- Теперь они уже не нужны! - засмеялась Алиса и я увидел, что перья ссыпались с её прекрасных крыльев, и на их месте ничего не оказалось, - как будто крыльев и не было. Теперь мы стали легки и могли летать просто так.
Держа Уайтмун за руку и рассекая небо Санкт-Петербурга, наблюдая за тем, как её, пусть и не длинные волосы, бешено развеваются, ловя каждый её взгляд и каждую её улыбку, хотя их было не мало, смеясь своим и её слезам счастья долгожданной встречи, я увидел в наших с ней глазах цветение всех цветов мира одновременно, все звёздные ночи во всех городах, все прибрежные ивы и дубы, все рассветы и закаты, случающиеся где-либо за всю историю мира, все мгновенья счастья всех на Земле, услышал все хорошие песни и все слова, вызывающие у людей улыбки радости и понял, что такое, когда говорят "всё хорошо". И после этого я подарил тому, кого ждал уже тридцать четыре минуты самое лучшее, что мог подарить - своё хорошее настроение!
-
-
15.12.2005 в 07:53только я Это пойму...)
-
-
15.12.2005 в 16:13Думаю, что не только. По крайней мере очень надеюсь. Ну ты понимаешь о ком я >_~
-
-
15.12.2005 в 20:48-
-
16.12.2005 в 17:54Если бы можно было писать закрытые комменты, я бы отписался на тему [i]"я хочу быть любимым, а не любить"[/i...
-
-
16.12.2005 в 22:15-
-
18.12.2005 в 13:12А я уже отписался... В смс... .......................
Помнишь, где я тебя бакой назвал?^_~
-
-
18.12.2005 в 15:26Ага. Я прям растрогался, когда прочитал)
embri_on
ага, свой ты наш... ><
-
-
18.12.2005 в 18:20Хоршо, что не разозлился)))) А оно - правда! Ня!)))
-
-
18.12.2005 в 18:22Хорошо, что не разозлился)))) А оно - правда! Ня!)))
-
-
20.12.2005 в 16:13Аналогично... А то, что только половина - аллегория?)))))))))))))
-
-
21.12.2005 в 22:34Аналогично? А где любимая фраза типа "не подумай там чего!"? ^_~
А у мя не получилось сделать целое... попробуй, авось выйдет^_^
-
-
22.12.2005 в 19:33А что, ты что-то подумал: О.о
Я? А что я?... *попытался спрятаться за Кумагоро*
-
-
22.12.2005 в 23:00А я не умею думать, я идиот^^
Да ничего, ничего, проехали.